Юлия Руденко
Впечатления от волонтерской поездки в самый обычный детский дом
Желтый «пазик» с нарисованными хохочущими детскими мордочками по бокам и надписью «Дети» то мчался вниз, то вползал вверх по разбитым дорогам маленького городка. В автобусе еще пахло пластиком и резиной, на запакованных в полиэтилен сидениях дремали ребята-волонтеры, а дети, так легко просыпающиеся по утрам, играли в слова. Как говорила директор интерната О.Г., «не с нашими поросятами полиэтилен снимать, дети за неделю новые сидения угваздают, а нам потом до следующего века на таком автобусе ездить...»
При разговоре О.Г. всегда поднимала брови и морщила лоб, что в сочетании с громким высоким, натренированным за годы работы в интернате голосом, создавало впечатление, что О.Г. всегда ругается.
Тут водитель ударил по тормозам так, что все подались вперед, с полки на пол рухнул цветной пакет, яблоки россыпью покатились под передние сидения и «наш» пазик залило громким смехом и гомоном.
– Виить, ну-ка открой-ка, щас всыплю этому Садирову, – О.Г., разом перемахнув две ступеньки, выскочила из автобуса. На перекрестке стоял щуплый мальчишка, ростом с черенок от лопаты. Из-под джинсовой куртки торчала клетчатая рубашка, один конец которой был заправлен в джинсы. О.Г. размахивала руками и что-то говорила мальчишке, вытаращившему испуганные огромные глазищи, а потом схватила его под локоть и потащила в автобус.
– Вот, поглядите-ка на этого героя! Удрал из интерната, я чуть не поседела из-за него, а он вон, друга какого-то ждет.
Мальчишка засунул руки в карманы штанов. Широко расставив ноги, встал в проходе, хмурясь и что-то бубня своим кроссовкам. Двери автобуса закрылись, и нас снова начало трясти по асфальтовым дырам из стороны в сторону.
Темные волосы мальчика стояли дыбом, правая сторона лица вся была усыпана веснушками. Он шагнул на ступень вниз и оперся о дверь плечом, прислонившись к продолговатому стеклу веснушчатой щекой. О.Г., снова подняв брови, ругалась и причитала, что, мол, там стоять нельзя, что нужно сесть, что если Садиров не послушается, автобус остановится и не поедет дальше…. Мальчик напротив меня, казалось, всего этого не слышал и молча продолжал стоять, как и раньше, глядя в окно. Большие карие глазищи рассматривали проносящиеся мимо разноцветные машины, проплывавшие дома и кусты. Казалось, все вокруг вызывало у него огромный интерес – лицо очень живо и мимически активно реагировало на то, что он видел. Мальчик то открывал еще шире и без того большие глаза, то слегка улыбался, то от чего-то щурился.
– Ого, смотри, это же дракон!!! – привстав, я немного наклонилась к мальчику и ткнула пальцем в стекло, указав на зависшую в небе ватную фигурку.
– Ух ты, да, дракон! – мальчишка улыбнулся, рассматривая дракона, а потом посмотрел на меня исподлобья.
– А у меня есть жвачка для рук, хочешь, можно слепить его? – предложила я.
Ничего не ответив, мальчик лишь слегка помотал головой. А Маша, которая сидела рядом со мной, сказала, что это Сережка Садиров из 4-го класса, на «труд» он не ходит и лепить поэтому не умеет.
– Да? А меня Юля зовут, и я тоже ну совсем не умею лепить. Сереж, садись рядом, давай попробуем что-нибудь вместе сделать. – Я достала из кармана сиреневую массу, на которую успели налипнуть обрывки ниток и крошки. Мы подвинулись, и Сережа отлично вписался между мной и Машей. – Яблоко хочешь? Правда, оно грязное, у нас яблоки по всему автобусу раскатились, так сильно мы тормознули, когда тебя увидели.
Улыбка растянулась на лице с веснушками на правой щеке, и, протерев руками яблоки, мы впились зубами в сочно-кислую антоновку.
Жуя, мы пытались лепить зверушек, правда, ни одна не была похожа на дракона, всё какие-то уродцы получались, зато им можно было давать смешные названия и имена. А потом я узнала, что Сережа действительно днем раньше ушел из интерната, потому что ему нужно было по делам: «Ну, там домой сходить, там мама и брат, да и вообще в интернате надоело, надоело сидеть и писать, потому что не получается, и учительница от этого ругается. Надоел Васька, который ворует зубную пасту из тумбочки, жадные девчонки, которые все время только жалуются и не дают свои пазлы поиграть на время». А на перекрестке Сережа ждал своего друга, с которым они должны были вместе пойти в тайное место.
Через некоторое время наш желтый «пазик» снова оказался перед железными черными воротами интерната.
Волонтерский гостевой стол располагался отдельно – в углу просторной столовой с голубой плиткой на стенах и белым тюлем на продольных узких окнах. Дети сидели за своими столами согласно табличкам с надписями: «4-й класс», «1-й класс». За обедом к гостевому столу подошла низенького роста девочка с короткой стрижкой, в кулаке у нее был кусок черного хлеба, пальчики, ловко отрывая от куска по щепотке, лепили серый хлебный шарик. Девочка потянула меня за рукав, шепнула, что Серёжка сказал ждать его у двери на улицу и, не дождавшись ответа, протянула серый хлебный комочек и тут же убежала из столовой.
Тем временем в холле уже носились дети. На сдвинутых в центре столах стояли баночки с разноцветной гуашью, валялись кисточки – толстые и тоненькие, ножницы, рулоны белого ватмана, отдельно кем-то аккуратно расставленные, стояли деревянные заготовки-болванки, фигурки зверушек. Двое смельчаков, не дождавшись заобедавшихся волонтеров, уселись вдвоем на один стул и, затаив дыхание, сосредоточенно погружали пальцы в гуашь, опробуя разные цвета.
Когда я спустилась, Сережа уже стоял у выхода. Он толкнул ногой белую пластиковую дверь, и мы оказались на улице.
– Туда, – кивнул он вправо, и мы быстро зашагали за серое здание, из которого только что вышли.
Сережа молчал, засунув руки в карманы, а я не спрашивала, куда мы идем, лишь только старалась не отставать от него. Дорожка вела нас вниз, мимо зеленых кустов акации, кирпичного спортивного зала, детской площадки с лесенками и качелями, выкрашенными в красный цвет. Вдоль забора росли высокие яблони, усыпанные красными плодами.
– Яблоки сладкие. Будешь? Я щас потрясу. – Не прошло и минуты, как Сережа уже залез на дерево и подпрыгивал на одной из веток, держась руками за побеленный снизу ствол. Яблоки с глухим грохотом падали на землю. Набив полные карманы яблоками, мы еле пролезли в щель черной железной ограды, от которой вела тоненькая тропинка, и очень скоро оказались около деревянного покосившегося сарая. Сломанный ржавый замок был снят, дверь скрипнула, и изнутри донесся запах плесени и старых газет. Это была темная комната, с узкими окошками без стекол, в углу лежал полосатый матрац, рядом с которым располагалась тумбочка без ножек, с витой ручкой на верхнем ящике. На потрескавшейся столешнице лежал фиолетовый фантик от шоколадки, на полу валялась пустая бутылка от «Колы» и несколько окурков.
– Тааак… Серега, неужели и ты куришь?
Сережа отвернулся, потянул на себя за ручку ящик тумбочки. Ничего там не найдя, стал бродить по комнате, опуская вниз голову и всматриваясь в темноту углов. – Нет… это Пашка, мой друг… ну… я только один раз пробовал… Где же ананас? Мы еще ананас купили, но, наверное, Пашка его забрал уже. Мы 1000 рублей нашли, купили кучу всего и ананас, но его нет уже.
– Это ваш тайник?
– Мы тут сидим, сюда никто не приходит, а там спать можно, – Сережа кивнул в угол, где лежал серый, в голубую полоску, матрац. – Я тут прятался много дней, когда из дома убежал, когда мамины друзья Рэкса моего съели.
Мы сидели на траве, жевали красные яблоки и болтали – о том, какие разные могут быть шалаши, о том, как костер разводить, если дождь льет, о собаке Рэксе, о том, что Федор Конюхов, когда был чуть постарше Сережи, один переплыл Азовское море на рыбацкой весельной лодке, и еще много о чем.
Как потом я узнала, у Сережи были и мама с бабушкой, и старший брат, и дом недалеко от интерната, но жил он не с ними, как и многие дети, по причине того, что, как это у нас официально звучит, его семья относится к категории социально незащищенных и неблагополучных.
Когда мы вернулись в интернат и оказались в холле, там стоял жуткий кавардак – на столах блестела пролитая краска, на полу валялись обрывки ватманов и грязные кисточки, вокруг носились дети, разрисовавшие себе гуашью руки. Из-за угла на нас выпрыгнул Зорро в синей маске, густо нарисованной на лице гуашью, кто-то из волонтеров оттирал тряпками заляпанный красками ковер, а две прилежные девочки в уголочке аккуратно завершали роспись деревянных игрушек. На подоконнике сохли разукрашенные зверушки, и, похоже, для нас не осталось ни одной пустой заготовки. Я взяла белый лист бумаги.
– Ну что, кого будем рисовать?
